- Кира, почему ты так мало принесла? – уже, наверное, в десятый раз спрашивала худая, измождённая девушка младшую сестрёнку. После трёх лет голода, еда, будто, стала для неё навязчивой идеей. – Я хочу есть.
А Кире в этот момент хотелось плакать, ведь не так давно она сама говорила эти слова сестре. Но это было там, в непокорённом городе, где не стихал звук бомбёжек, и из радиоприёмников доносился стук живого биения сердца Ленинграда - блокадного метронома.
С той поры прошло более 70 лет, но живые свидетели тех страшных событий не забыли и никогда уже не забудут те 872 дня, что они провели в окружении.
Когда немецкие войска обступили Ленинград, Л.М. Ракитиной, сейчас жительнице посёлка Экодолье, героине нашего рассказа, не исполнилось еще и шестнадцати.
- Мы, дети города на Неве, все повзрослели с начала блокады,- делится воспоминаниями Лидия Михайловна. – Сразу же начались непрекращаемые бомбёжки, разруха, голод, смерть. Родители мои трудились на военном заводе, о нашей эвакуации не могло быть и речи. Я пошла работать в дружину противовоздушной обороны, во время ночного дежурства мы сбрасывали с крыш зажигательные бомбы. Для тушения нам давали брезентовые рукавицы, фартук, вёдра с водой, железный ящик с песком и лопаты. Воду приходилось носить с Невы, но мы не думали об усталости. Знали, что кроме нас это делать некому.
Перебои с продуктами питания в Ленинграде начались с момента окружения. Положенная суточная норма – 125 грамм хлеба в сутки не могла насытить даже детей, не то что работающих взрослых.
- Чтобы прокормиться продали и обменяли из дома всё, что могли, - рассказывает ветеран.- В городе съели всех собак и кошек. Когда они закончились, начали ловить крыс. Всё ели, всё казалось вкусным.
Чтобы отоварить талоны долгожданными граммами хлеба, ленинградцам порой приходилось стоять в длинной очереди у хлебного ларька всю ночь. Кто-то умирал прямо на «посту».
- Когда очередь всё-таки доходила и тебе взвешивали паёк, держали над ним руки, - со слезами на глазах вспоминает женщина.- Были случаи, когда сзади кто-нибудь, из таких же голодных, как и ты, выхватывал чужой кусок. Сил бежать у воришки не было, он падал на землю и жадно всё съедал. Его били, а он ел, и не мог остановиться.
Страшные картины рисует перед глазами исповедь Лидии Михайловны.
Вот они, подростки, идут к конному двору, на котором стоит отряд военнослужащих. Иногда те, жалея ребятню, отдавали им часть разделанной туши. Кое-как опалив конину над костром, девчонки и мальчишки, припадали к куску, и не отрывались пока от него не оставались одни кости. Тут же, счастливые, и засыпали.
Вот они, слабыми, детскими руками оборудуют противотанковые рвы, оставляя в траншеях свои силы, а иногда и заснувших навсегда товарищей, братьев, сестёр.
- Фашист глумился над нами,- говорит Лидия Михайловна.- Перед Международным женским днём весь город завалили листовками со стихами: «Ленинградские дамочки, не ройте ваши ямочки. Поедут наши таночки, зароют ваши ямочки».
Чувство любви к родному городу и ненависть к врагу поддерживали силы горожан, жалкие граммы пропитания которых помещались в спичечный коробок.
- Мы не боялись бомбёжек и обстрелов, - говорит жительница блокадного Ленинграда.- К ним мы были привычные, наоборот, наступившая вдруг тишина оглушала, пугала, а ещё внушала надежду. К концу блокады мы совсем ослабли, папа от голода ослеп. Когда кольцо прорвали, сил радоваться уже не было.
После окончания вынужденного плена в стенах родного города, испытания для ленинградцев не закончились. Семью Лидии Михайловны, вместе с другими работниками военного завода, эвакуировали в город Муром. А так как девушка была еле жива, её высадили на станции, где-то в Подмосковье.
- Я была настолько слаба, что не запомнила имя нянечки из больницы, что выходила меня. Помню только, что своей добротой и открытым сердцем она напоминала мне маму, по которой я сильно скучала. Встав на ноги, я отправилась вслед за семьёй. Добиралась блокадница до Мурома на поездах, вместе с солдатами, ехавшими на фронт. Как-то один из попутчиков в шинели обратился к ней: «Бабуля, и чего тебе в Москве не сиделось?», 20-летняя Лида вместо ответа, показала ему свой паспорт и все присутствующие заплакали.
Но самым страшным для Лидии Михайловны стало то, что её при встрече не узнала и родная мать.
- Когда на её просьбу позвать дочь, я воскликнула: «Мама, это же я!», та упала без чувств.
После, конечно, девушка пошла на поправку, вышла замуж, родила сына.
Вот уже три года Лидия Михайловна проживает в Оренбургском районе. За пережитое во время Великой Отечественной войны она награждена новой квартирой, но живёт в ней в полном одиночестве. Родственники редко навещают её, а блокадница никого уже и не ждёт. Так и проводит дни в скудно обставленной квартире, а из собеседников её - лишь телевизор.
- Иногда мне кажется, что блокада ещё не закончилась, - грустно вздыхает Лидия Михайловна. - Ведь если работница, которая присматривает за мной, не придёт, я могу остаться без продуктов, лекарств, как когда-то в блокадном Ленинграде...
И как когда-то ей вновь помогает надежда: на встречу с родными, на добрых людей, на чистое, без бомбёжки и обстрелов, мирное небо над головой.
Евгения Чернышова